Изобразительность диалектной речи

Гольдин В.Е.

Г.А. Золотовой выделяется, как известно, пять основных коммуникативных форм речи, или "регистров": репродуктивный, информативный, генеритивный, волюнтативный и реактивный [Золотова 1998а, Золотова 1998б]. Эти формы текстовой организации используются как в литературной речи, так и за ее пределами. Однако в разных функционально — социальных разновидностях языка соотношение регистров, их относительная значимость в универсуме общения, а также формы их реализации обладают существенным своеобразием. С типологической точки зрения интересно соотношение информативного и репродуктивного регистров, поскольку их используют для достижения одних и тех же или очень близких целей. Наблюдения показывают, что в принципиально устных разновидностях языка, и прежде всего при общении на диалекте, организация речи в репродуктивном регистре (в нем "говорящий воспроизводит непосредственно, сенсорно наблюдаемое, в конкретной длительности или последовательной сменяемости действий, состояний, находясь — в реальности или в воображении — в хронотопе воображаемого" [Золотова 1998а, 29]), занимает столь значительное место и реализуется в таком комплексе взаимосвязанных вербальных и невербальных средств, что можно говорить о репродуктивности как об особо значимом коммуникативном режиме этих разновидностей языка.

Вместе с тем часть типологически релевантных признаков диалектного повествования о наблюдавшемся и наблюдаемом не укладывается в комплекс одной лишь репродуктивности. Она может быть интерпретирована как проявление действующего в диалектной речи более общего, с нашей точки зрения, фундаментального семиотического принципа — принципа совмещения ситуации — темы с ситуацией текущего общения [Гольдин, Сиротинина 1993; Гольдин 1995], включающего репродуктивность в качестве частного случая. Однако и при такой интерпретации особенностей диалектного повествования, прежде всего — повествования о прошлом, в нем наблюдается некоторый "остаток" текстовых признаков, требующий дополнительного объяснения. По — видимому, диалектное повествование о наблюдавшемся прошлом подчиняется не одному, а по крайней мере двум взаимосвязанным принципам. Они совпадают в своей основной части, совмещаются в большинстве своих проявлений, но не до конца, не полностью, что и позволяет упомянутые принципы дифференцировать. Первый принцип — это принцип совмещения ситуации — темы с ситуацией текущего общения, а второй — принцип изобразительности диалектной речи.

Под изобразительностью диалектной речи мы понимаем ее подчеркнутую иконичность, то есть придание говорящими предельного сходства своей речи с тем, о чем в ней повествуется. Изобразительность пронизывает все стороны диалектного повествования.

В области фонетики иконичность проявляется прежде всего как частое и свободное (в сравнении с литературно — книжными формами повествования) использование звукоподражаний — не звукоподражательных слов, организованных в соответствии с фонологической системой языка, а именно звукоподражаний, в которых звучание передается с установкой на предельное сходство физического и эмоционального восприятия. Такие звучания в силу их нефонологичности не удается точно фиксировать знаками фонетической транскрипции. Их доля в диалектной речи обычно оказывается значительно большей, чем в непринужденной устной речи носителей литературного языка. Так, только в одном диалектном тексте, материалами которого мы в настоящей статье иллюстрируем выдвигаемые положения (запись сделана в с. Алексеевке Базарно — Карабулакского района Саратовской обл. в 1998 г. от А.И. Гусевой 89 лет), на протяжении 30 минут беседы встретилось не менее 4 таких звукоподражаний. Например:

1) и выкинула меня в сени// я там У! У!// а… дворник — то говорит/ что такое?/ собака со мной/ а кто ж скулит/ в сенях — то?//.

2) а девочка — то// кормила она долго/ девочку — то// пришла к ней двоюродная сестра/ говорит это что ты кобыляку — то всё кормишь// её от груди — то// она видно набрала молока/ оу — оу — оу/ и покатилась/ и умерла/ девочка — то//

К фонетическим проявлениям иконичности следует, по — видимому, отнести и постоянное стремление говорящих на диалекте передавать в звучании эмоциональную напряженность и общую межсубъектную коммуникативную тональность цитируемой ими своей или чужой речи, передавать, насколько это физически возможно, даже тембральные характеристики голоса цитируемых говорящих и подобные социально — ситуативные и индивидуальные признаки. Ср., например, выражение отчаяния и мольбы в (3) или имитацию детского голоса в (4).

3) я уж видно замерзала совсем// ма — мынь — ка!/ заорала//

4) принесёт им отец гостинцы/ кулёчки/ с базару — то/ товар продавал// а няньке/ няньке кулёк/ няньке кулёк/ вот// и отдадут мне/ дай другей/ / няньке кулёк//

Одним из важных иконических признаков в фонетике диалектной речи является интонационное выражение разницы между текстом автор — ского повествования и передаваемой прямой речью одного или нескольких говорящих. В результате легко воспринимаются не отмеченные ничем, кроме собственно фонетических средств, стыки прямой речи и авторского повествования, а также стыки реплик, принадлежащих разным цитируемым лицам. См. с этой точки зрения следующие, например, фрагменты записи (интересующие нас стыки подчеркнуты):

5) поехали// сапожники они/ сапожник приехал оттуда/ я/ грит/ работаю там заведующий мастерской// поедемте/ ко мне/ все работать// и старшего — то брата вот/ и… это…

6) а из Совета — то/ уж Совет тогда был/ из Совета — то идут — / гът вот/ осталась// они уж вроде и знали//

То же в уже приводившемся высказывании (4):

принесёт им отец гостинцы/ кулёчки/ с базару — то/ товар продавал// а няньке/ няньке кулёк/ няньке кулёк/ вот// и отдадут мне/ дай другей/ / няньке кулёк//

Сюда же относятся хорошо известные случаи передачи характера действий или даже предметов, о которых идет речь, посредством выбора говорящим того или иного ритма и тембра своей речи.

В грамматике иконичность диалектного повествования проявляется, с нашей точки зрения, прежде всего — в отсутствии в нем форм косвенной речи, а также в различных средствах синхронизации события, относящегося к прошлому, и рассказа о этом событии:

в использовании форм настоящего времени, а также большого числа перфективных форм для описания прошлых событий и ситуаций;

в таком использовании местоименных шифтеров, как если бы описываемая ситуация имела место "здесь" и "сейчас";

в частом употреблении междометий, выражающих непосредственную реакцию рассказчика на упоминаемое в речи событие и, следовательно, синхронизирующих событие и повествование о нем;

в иконических повторах, отображающих повторяемость действий или другие их количественные характеристики (интенсивность, длительность). Например:

7) я там скулила — скулила;

8) а ба! это они няньку выкинули в сени// и кол взял и давай ботать/ и давай ботать//.

В области прагматики: подмена субъектов описываемой ситуации субъектами — участниками ситуации текущего общения (подробнее см. [Гольдин 1995]);

В области невербальных средств общения: постоянное применение мимики, поз, движений, жестов в изобразительных, иконических целях [Гольдин 1995]).

Р.О. Якобсон обратил внимание на соответствие известных данных о функциональной асимметрии головного мозга идеям Ч. Пирса относительно разной темпоральной направленности иконических знаков и знаков символьных [Якобсон 1985, с. 382]. С точки зрения Р.О. Якобсона, находит подтверждение мысль Ч. Пирса о том, что иконические знаки преимущественно связаны с конкретным прошлым, ориентированы на него, тогда как символьные знаки скорее ориентированы на неопределенное будущее. Это позволяет связать изобразительность диалектного повествования с общими чертами деревенской культуры, обслуживаемой говорами.

Поскольку в речи воспроизводятся не только "непосредственно, сенсорно" воспринимаемые явления, то не любой, конечно, устный народный рассказ о прошлом строится именно так. В рассказе той же А.И. Гусевой обнаруживается фрагмент, в котором типичные для диалектного повествования средства изобразительности использованы в минимальной степени:

9) ( — А еще я хотел спросить, Антонина Ивановна… А вот что с Мишей — то стало?)

— Миша?

( — Да, вот вы его нянчили…)

— ага// Миша погиб/ на фронте погиб// вырос/ вырос/ такой парень вырос!/ вот/ вырастила//

( — Не успел жениться он?)

— женился/ женился// и дети у него были// уехал в Среднюю Азию// там/ отту — да его и на фронт/ и Феденьку — то вот/ братца — то/ тоже// обои погибли на фронте//

( — А чего он уехал в Среднюю Азию?)

— поехали// сапожники они/ сапожник приехал оттуда/ я/ грит/ работаю там заведующий мастерской// поедемте/ ко мне/ все работать// и старшего — то брата вот/ и… это… а тут трудненько было/ колхозы пошли// они в колхозы не пошли/ и уехали туды// там жили/ в Средней Азии//

( — Но там хорошо жили?)

— жили хорошо там/ хорошо жили//

Фрагмент в основном выдержан в информативном регистре, хотя весьма знаменательны драматизация изложения в конце фрагмента, включение прямой речи в повествование и некоторые другие сопутствующие им проявления изобразительности. Диалектная речь стремится к изобразительности и переходит в соответствующую форму, как только характером ситуации — темы допускается достаточно конкретный уровень повествования. Таким образом, изобразительность как типичная черта диалектной речи, по — видимому, коррелирует с присущей диалектному повествованию высокой степенью конкретности, с характерным для общения на диалекте весьма конкретным тематическим уровнем повествования. Конкретность диалектной речи широко обсуждалась в науке, но, как и образность (см., например: [СОСВ 1997]), — в основном в приложении к лексической, а не коммуникативно — текстовой стороне общения.

Хотя выражение "степень конкретности повествования" кажется, интуитивно ясным, для строгой дефиниции соответствующего понятия необходимо специальное исследование. В данном случае лишь отметим, что "конкретные ситуации", как свидетельствуют материалы, прочно ассоциируются в сознании диалектоносителей с тем, что говорилось или что обычно говорится и, следовательно, может быть сказано в тех или иных обстоятельствах: ситуация говорения всегда конкретна. Поэтому повествование о конкретных ситуациях нередко сопровождают передачей актуально связанных с ними чужих, собственных или общих высказываний. Если это положение справедливо, то, например, фразу "я/ грит/ работаю там заведующий мастерской// поедемте/ ко мне/ все работать//" следует считать повествованием о весьма конкретной ситуации приглашения. Где, однако, проходят границы повествования о ней? Включают ли они непосредственно предшествующее рассматриваемой фразе высказывание "сапожник приехал оттуда"? Оно вводит активного субъекта ситуации, но предицируемое ему в границах данного высказывания действие — пока не говорение, и выражено оно в довольно общей форме приехал, то есть 'прибыл, появился'. Определяется конкретность ситуации тем, как мы о ней говорим, или тем, какой она нам мыслится? Во всяком случае нам известны средства изобразительности, оформляющие диалектное повествование о конкретных ситуациях, и на это знание можно опереться.

Если с точки зрения конкретности воспроизведенных событий и ситуаций рассмотреть приведенный в приложении к данной статье фрагмент № 4, то ответ А.И. Гусевой на вопрос "Это Вы у него… у него в няньках работали?" рисует самую общую ситуацию определенного периода ее жизни, состоящую из цепи более простых, но также достаточно общих ситуаций — событий: работала в няньках, их раскулачили, они уехали, пошла на производство работать. Однако далее, кратко ответив на следующий вопрос диалектолога "не — ет!", рассказчица переходит к конкретному предсобытию (они оставили замок// Танюшка/ вот замочек/ запрешь…) и конкретному положению дел, сложившемуся в тот момент, когда событие "пришли" (из сельского совета принимать имущество раскулаченных) обозначило переход в новую ситуацию. И сразу появляются типичные формы изобразительности: повествование переводится в настоящее время (из Совета — то идут), в него включается прямая речь, рассказчица передает диалоги, почти целиком опуская "слова автора" и тем предельно драматизируя свое повествование, соединяет междометием ох! ситуацию — тему с ситуацией текущего общения, передает интонацией, темпом и тембром речи характеры говорящих и т.д. Повествование осложняется выделением в ситуации — событии внутренних этапов, или микроситуаций (в избу вошли; вот эти махорики сорвали), включением комментария (они уж вроде и знали// может быть Совет их и… не знаю/ вот//). Затем повествование вновь переходит в общий информативный план, оживляясь все же небольшими репродуктивно — изобразительными компонентами (уговорят/ иди поработай; как чуть — бегут за мной).

Конечно, изобразительность свойственна не только диалектному повествованию. Многие из упомянутых проявлений изобразительности отмечаются и в литературно — разговорной, и даже в книжной речи. Так, в письменном изложении нередко обнаруживается употребление настоящего образного, настоящего исторического [Грамматика — 80, 630 — 632]. В литературном повествовании о прошлом глагольные формы настоящего времени достаточно обычны, как в следующих, например, цитатах из мемуаров М. Таривердиева (М. Таривердиев. "Я просто живу". М. Изд — во "Вагриус", 1997):

10) Через три дня мне присуждают Госпремию. За "Иронию судьбы". А через неделю сообщают, что мне еще и премию Ленинского комсомола присудили…(стр. 147);

11) Наступает день отъезда. Посол приехал в аэропорт нас проводить. Привозит с собой два свертка. Это вам в подарок от Нины Ивановны… Я засовываю свёрток в чемодан. Тут выясняется, что вылет задерживают. Посол предлагает пойти посидеть в баре. Мы отправляемся и видим, грузчики толкают огромную телегу, нагруженную чем — то тяжелым…(стр. 192)

Глаголы в форме настоящего времени в этом стилизованном под разговорность повествовании, конечно, неоднородны. Однако ясно, что большая часть этих форм использована автором так, как в устном народном повествовании о прошлом формы настоящего время не используются. В русских диалектных текстах обычно не встречается "бросаю" в значении "бросил", "мне привозят" в значении "мне привезли" или "мне дарят" в значении "мне подарили", тогда как в литературном повествовании "некоторые многоактные глаголы, выступая в форме настоящего времени, в определенных типах контекстов имеют одноактное значение" [Теория 1987, с. 137]. Таким образом, литературное повествование о прошлом имеет даже больше позиций вхождения форм настоящего времени, чем диалект, но нельзя отождествлять изобразительность диалектной речи с использованием тех же или близких средств в речи литературной. Различие обнаруживается и в разном осознании конкретности одних и тех же фрагментов мира, и в составе комплекса привлекаемых средств, и в степени взаимосвязанности элементов комплекса, регулярности их использования, по — видимому, — и в самой функциональной направленности обсуждаемых явлений. Однако это является темой другого исследования.

Литература.

Гольдин 1995 — Гольдин В.Е. Машиннообрабатываемые корпусы диалектных текстов и проблема типологии русской речи // Русистика сегодня. М., 1995, № 3.

Гольдин, Сиротинина 1993 — Внутринациональные речевые культуры и их взаимодействие // Вопросы стилистики: проблемы культуры речи. Вып. 25. Саратов, 1993.

Грамматика — 80 — Русская грамматика. М., 1980. Т. 1.

Золотова 1998а — Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998.

Золотова 1998б — Новая русская грамматика: идеи и результаты // Славянское языкознание. XII Международный съезд славистов. Краков, 1998. Доклады российской делегации. М., 1998.

СОСВ 1997 — Словарь образных слов и выражений народного говора. Томск, 1997.

Теория 1987 — Теория функциональной грамматики. Введение. Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис. Л., 1987.

Якобсон 1985 — Полушария головного мозга и языковая структура в свете взаимодействия // Якобсон Р.О. Избранные работы. М., 1985.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Расшифровка содержания фрагментов беседы с Антониной Ивановной Гусевой 89 лет. Село Алексеевка Базарно — Карабулакского района Саратовской обл. Запись 1998 г.

Фрагмент № 1

— А еще я хотел спросить, Антонина Ивановна… А вот что с Мишей — то стало?

— Миша?

— Да, вот вы его нянчили…

— ага// Миша погиб/ на фронте погиб// вырос/ вырос/ такой парень вырос!/ вот/ вырастила//

— Не успел жениться он?

— женился/ женился// и дети у него были// уехал в Среднюю Азию// там/ оттуда его и на фронт/ и Феденьку — то вот/ братца — то/ тоже// обои погибли на фронте//

— А чего он уехал в Среднюю Азию?

— поехали// сапожники они/ сапожник приехал оттуда/ я/ грит/ работаю там заведующий мастерской// поедемте/ ко мне/ все работать// и старшего — то брата вот/ и… это… а тут трудненько было/ колхозы пошли// они в колхозы не пошли/ и уехали туды// там жили/ в Средней Азии//

— Но там хорошо жили?

жили хорошо там/ хорошо жили//

Фрагмент № 2

всяко видала я там/ двенадцать лет жила/ всякого видала// и била она меня не так чего/ бельё полоскать ходила на речку// (Не так сделала) не так сделала/ отхлыщет меня// и вот качала я/ девочку// два мальчика я ей подрастила// один в школу пошел// в школу уже вырастила его/ вот// один еще подрастал// девочку родила// я девочку качаю/ и — не знаю/ я вздремнула?/ не знаю чего/ с табуретки — то упала/ а девочка заорала// она вышла/ кобыляка — то… большая была/ вот// ни… как схватила меня/ и в сени выкинула/ перед Рождеством/ морозы — ти какие// в сени меня выкинула/ вот// ой!/ я там скулила — скулила// а у них был… этот… дворник/ еще… работник/ за лошадью ухаживал/ за скотинами/ и его возил/ с товарами/ вот// и вот это/ она и не подойдет бывало/ я всю ночь и тас… качаю вот её// то вот/ своего братца качала/ то это… в няньках — то/ их/ двоих ребятишек вынянчила/ девчонку// и выкинула меня в сени// я там У! У!// а… дворник — то говорит/ что такое?/ собака со мной/ а кто ж скулит/ в сенях — то?// подошел поближе// а я уж видно замерзала совсем// мамынь — ка!/ заорала// говорит/ а ба! это они няньку выкинули в сени// и кол взял и давай ботать/ и давай ботать// хозяин вышел// чего дедушка Степан?/ корова отелилась?// да нет/ вы чего девчонку — то выкинули/ а девчонка — то в сенях// он зажег спичку/ ты чего/ Тонь?// у — у/ хозяйка… меня/ и дверь заперла// он стал отрывать — то/ а у меня… вот може они ноги — ти… примёрзли ноги — ти// он отодрал меня/ да на печку// восподи!/ вот я чего видала/ в няньках — то// И — эх! Господи!

Фрагмент № 3

(и её бог наказал/ хозяйку твою//)

а девочка — то// кормила она долго/ девочку — то// пришла к ней двоюродная сестра/ говорит это что ты кобыляку — то всё кормишь// её от груди — то// она видно набрала молока/ оу — оу — оу/ и покатилась/ и умерла/ девочка — то//

— захлебнулась

— захлебнулась/ и умерла/ а старухи — ти пришли читать/ гврит/ Юленька/ зачем ты сироточку обижаешь/ зачем ты её в сени выкидывала/ ведь она бы замёрзла// вот// жалей её// она меня вот обняла/ заплакала/ и стала жалеть меня// жалеть меня стала!// вот как жалеть меня стала// а ребятиш — ки!//принес… принесёт им отец гостинцы/ кулёчки/ с базару — то/ товар продавал// а няньке/ няньке кулёк/ няньке кулёк/ вот// и отдадут мне/ дай другей/ / няньке кулёк// а… ну… отец — то и стал// вот/ первым долгом/ / няньке вот кулёк/ а это вам// вот как жалели меня//

Фрагмент № 4

— Это Вы у него… у него в няньках работали?

— в няньках/ у кулака// и их раскулачили// они ночью уехали// а я пошла на производство/ работать //

— А к Вам ничего, не придирались, что Вы у него работали?

— не — ет!// пришли// они ночью уехали/ а у них корова/ тёлка/ к… лошадь на дворе — то// а я/ кричат к… / я залезла на плоску — / дать мол/ надо// они оставили замок// Танюшка/ вот замочек// запрёшь/ ничего не … тут это… не топи/ ничего не делай// уйдешь к крёстненькой своей/ вот// вот замочек тебе/ а ключик повесь// тут придут гът// и я взлезла на плоску — то/ а из Совета — то/ уж Совет тогда был/ из Совета — то идут — / гът вот/ осталась// они уж вроде и знали// может быть Совет их и … не знаю/ вот// Ох!// слазий гът/сейчас мы скотину всю уведём// идём в избу// в избу взошли// кое — где вот занавесочки// дёрг// ты чь…/ есть у тебя отец — мать?// нет/ у меня ни отца ни матери/ я сироточка// вот эти махорики сорвали/ на гът/ годится тебе/ ты сироточка// если жить тебе негде/ прийди в Совет/ мы тебя устроим// если работа тебе понадобится/ мы тебя на работу … поставим// не — е/ я грю/ я пойду в Алексеевку// а в Алексеевке открылся детдом — то там// меня в детдом сразу взяли/ и я там восьмнадцать лет/ больше// еще меня … пошла на пенсию… меня опять это/ уговорят/ иди поработай/ и вот в чайну — то/ ушла на пенсию/ они меня … как чуть — бегут за мной// тогда рабочих что ль не хватало/ не знаю/ как — то мне не давали отдыхать/ работала я//

Опубликовано в кн.: Бюллетень фонетического общества. № 7. Тексты устной речи. Бохум, 2001. С.49 — 58.