Аффиксальная редупликация в диалектном словообразовании*.

О.Ю. Крючкова

Важнейшей особенностью диалектной речи является ее повышенная вариативность, проявляющаяся, в частности, в параллельном использовании собственно диалектных, просторечных и литературных единиц, в сосуществовании старых, утраченных литературным языком, и новых, потенциальных по отношению к литературной норме, явлений. Вариативность языковых средств, характеризуя все уровни диалектных языковых систем, ярко проявляется в динамическом и творческом по своей природе словопроизводственном процессе. Словообразовательное варьирование связано с широким развитием в русских народных говорах словообразовательной синонимии и дублетности, возникающей вследствие более свободного, чем в литературной речи, словообразовательного моделирования, характерного для нежестко нормированных типов речи. Синонимия и дублетность в говорах более свободно, чем в литературном языке, переходит из плоскости парадигматики в плоскость синтагматики, с «оси селекации» на «ось комбинации», в результате чего возникают протяженные аффиксальные комплексы, состоящие из синонимических и дублетных аффиксов.

Формирование аффиксальных композиций, включающих в свой состав равнозначные аффиксальные элементы, обусловлено также активным действием тенденции к мотивированности, структурной оформленности слова в диалектной речи. Активизация этой тенденции определяется, по-видимому, принципиальной устностью диалектного общения и повышением в этой связи удельного веса процессов производимости в их соотношении с процессами воспроизводства речевых средств. Крайним проявлением усиленного действия тенденции к мотивированности является аффиксальный повтор (дублирование одного и того же аффикса в структуре слова).

Свобода словообразовательного моделирования в сочетании с иным в сравнении с литературной речью соотношением производимости и воспроизводимости обусловливают широкую и многообразную представленность в диалектном словообразовании всех частей речи словообразовательных моделей с нанизыванием одних и тех же или, чаще, синонимических словообразовательных аффиксов. Это явление отмечается диалектологами и дериватологами в типологически и территориально различных говорах. Ср.: "Осложнение морфемного состава слова за счет использования добавочного уточняющего форманта - одна из важнейших черт диалектного словообразования", - пишет Е.А. Владимирская, отмечая широкое распространение в переселенческих русских говорах Украины двупрефиксальных глаголов с вторичной приставкой по-, интенсифицирующей значение способа действия: по/по/ходить, по/по/пить, по/по/мучить, по/по/горевать и под. [Владимирская, 1988: 59]. Т.С. Куркина приводит и другие случаи использования в говорах "двойных", или "добавочных" морфем при словообразовании глаголов и наречий: по/за/мимо, по/за/дождиться, на/со/скучить, при/подо/гнуть [Куркина, 1995: 82]. А.Г. Антипов указывает на распространение в русских говорах слов с суффиксальным повтором типа ель/нич/ник [Антипов, 1997: 59], а Ю.С. Азарх – на возможность полного или частичного удвоения суффиксов единичности и невзрослости (клюкв/ин/ин/а, гус/ен/енок) в говорах Северо-Запада [Азарх, 1980: 4-5].

Материал СРНГ** свидетельствует о широком распространении моделей аффиксальной редупликации во всех частеречных подсистемах русских народных говорах различных территорий. Ср.: волос → волос/ин/а → волос/ин/ин/а; восей → восей/к/а → восе/ич/к/а; высокий → выс/от/а → выс/от/ин/а, выс/оч/ин/а; говорить → говор/ух/а, говор/уш/а → говор/уш/к/а; год → год/ов/ой → год/ов/ск/ий; гордый → горд/ын/я → горд/ын/ник; горе → гор/ев/ой, гор/ев/анн/ый, гор/ев/ск/ой; гриб → гриб/ов/ой → гриб/ов/н/ый; дед → дед/уг/а → дед/уг/ан; в/след → за/в/след; в/слух → за/в/слух; заяц → зайч/ен/я → зайч/ен/ёнок; венчать → по/венчать → за/по/венчать; стрелять → под/стрелить → за/под/стрелить; светлый → пре/светлый → за/пре/светлый; засевать → засева/л/а → засева/ль/щик, засева/ль/ник; родиться → у/родиться → за/у/родиться; зверь → звер/ин/ый → звер/ин/ов/ый, звер/ин/ск/ий; зверь → звер/ильн/я → звер/ильн/иц/а; сестра → сестр/ин → сестр/ин/ов; игра → игр/ищ/е → игр/ищ/ищ/е; глядеть → вы/глядеть → из/вы/глядеть; светлый → за/светла → из/за/светла; полный → на/полнить → из/на/полнить; дать → от/дать → из/от/дать; знать → у/знать → из/у/знать; мешать → пере/мешать → ис/пере/мешать; брать → вы/брать → по/вы/брать → ис/по/вы/брать; дёргать → по/дёргать → ис/по/дёргать и мн. др.

В целом довольно распространенным является мнение о том, что аффиксальное удвоение (точный или синонимический повтор аффиксов в составе производного слова) – это специфическая черта диалектной комбинаторики морфем, не свойственная литературному языку. Вместе с тем проведенное нами на материале русского литературного языка XI-XX вв. синхронно-диахронное исследование моделей внутрисловного удвоения [Крючкова, 2000а] показало, что на протяжении всего его исторического развития в словообразовательных подсистемах разных частей речи функционируют разнообразные модели с нанизыванием одних и тех же или, чаще, синонимических словообразовательных аффиксов, так что аффиксальная редупликация в целом является характерной чертой русского словообразования. Ср., напр.: ведер/к/о – ведер/оч/к/о, при/забыть – по/при/забыть, за/бросить – по/за/бросить в современном русском литературном языке; устаревшие сейчас, но еще употреблявшиеся в XVIII-XIX вв. груз/ин/ец (← груз/ин), челяд/ин/ец (← челяд/ин), бег/ун/ец (← бег/ун), бели/тель/ник (← бели/тель), дешев/изн/ость (← дешев/изн/а), вос/про/славить (← про/славить); древнерусские и старорусские образования типа писа/тель/ник/ъ (← писа/тель), льв/ич/ищ/ь (← льв/ич/ь), мель/нич/ник/ъ (← мель/ник/ъ), невhр/ств/ие (← невhр/ств/о), неист/ов/ьн/ый (← неист/ов/ый), конч/а/ва/ти (← конч/а/ти), съ/по/стигнути (← по/стигнути) и мн. др.

Все эти факты необходимо учитывать при изучении моделей аффиксальной редупликации в русских народных говорах. Изучая явление аффиксального повтора в русских народных говорах, важно соотнести выделенные на этом материале модели с моделями, функционирующими как в современном литературном языке, так и существовавшими в предшествующие эпохи его развития, выделить и сопоставить общерусские и собственно диалектные модели аффиксальной редупликации. Такое сопоставление поможет выявить структурно-семантическую специфику способа аффиксального удвоения в русских народных говорах, коммуникативные функции морфемной избыточности диалектного слова, существенно дополнит картину словообразовательной редупликации в русском языке, уточняя структурно-семантические возможности и перспективы развития этого своеобразного способа русского словоообразования, наконец, будет способствовать лучшему пониманию редупликационных процессов, имеющих универсальный и вместе с тем типологически дифференцированный характер [Крючкова, 2000б].

В данной публикации мы остановимся на анализе редупликационных моделей, использеумых в диалектном словообразовании в категориальных классах имен существительных и прилагательных. Отметим, что наше описание не носит исчерпывающего характера, поскольку его эмпирической базой является сплошная выборка, ограниченная 12-ю выпусками СРНГ (буквы А – И). Вместе с тем выборка эта достаточно репрезентативна: она включает более 350 аффиксально редуплицированных существительных и прилагательных, представляющих около 90 различных словопроизводственных моделей. Их анализ позволяет сделать некоторые предварительные выводы о характере аффиксальной редупликации в русских народных говорах.

1. Производные с аффиксальным удвоением распространены во всех семантических классах имен существительных (среди конкретно-предметных, лично-одушевленных, отвлеченных субстантивов) и во всех семантических разрядах адъективов (среди притяжательных, относительных и качественных прилагательных).

2. В составе редупликационных моделей выделяются модели с полным или частичным повтором аффикса и модели с нанизыванием семантически близких, но материально не тождественных словообразовательных формантов. Модели первого типа редки на фоне многочисленных моделей второго типа, однако они относятся к числу наиболее продуктивных. Это, например, модели с удвоением субстантивного суффикса –ин(а) (жерд/ин/а → жерд/ин/ин/а, оржан/ин/а → оржан/ин/ин/а, волос/ин/а → волос/ин/ин/а, глаж/ин/а → глаж/ин/ин/а (морошка), глуш/ин/а → глуш/ин/ин/а (береза бородавчатая), гнильт/ин/а → гнильт/ин/ин/а (гнилое дерево), жарав/ин/а → жарав/ин/ин/а (ягода клюквы)), модели с удвоением диминутивных суффиксов –к(а) и –ок(ø)/ек(ø) (обадей/к/а → обаде/еч/к/а, гармон/к/а → гармон/еч/к/а, деж/к/а → деж/еч/к/а, вьюн/ок → вьюн/оч/ек, гаман/ок → гаман/оч/ек, зарод/ок → зарод/оч/ек (завязь у растения)), модель с удвоением суффикса –ник(ø) (двой/ник → двой/нич/ник (тонкий холст из льна), змеин/ник → змеин/нич/ник ‘растение’), модель с частичным удвоением суффикса невзрослости –онок(ø) (волч/онок → волч/ен/ёнок, гус/ёнок → гус/ен/ёнок, зайч/ен/я → зайч/ен/ёнок, индыч/ёнок → индыч/ен/ёнок, лягуш/онок → лягуш/ен/ёнок, ср.: Зевкают [глотают] гусенята лягушенят).

3. Список моделей с нанизыванием семантически сходных, но материально различных аффиксов весьма объемен и включает в свой состав разнообразные и трудно группирующиеся комбинации словообразовательных формантов. Однако в таких моделях выделяются позиционно свободные и позиционно закрепленные аффиксы. К позиционно свободным аффиксам, способным занимать различные позиции – как позицию редупликанта (распространяемого аффикса), так и позицию редупликатора (вторично присоединяемого аффикса), относится прежде всего высокопродуктивный в диалектном именном словообразовании суффикс –ин(а), обладающий широким предметным значением, а также функционирующий в роли форманта адъективации, и широкозначный адъективный формант –ов/-ев. Ср., с одной стороны, высокопродуктивную модель –ин(а) + -к(а) (ворот/ин/а – ворот/ин/к/а (створка ворот) и др., см. ниже), а также модели –ин(а) + -иц(а), –ин(а) + -ник(ø), –ин(а) + -ищ(а,е) с суффиксом –ин(а) в позиции редупликанта (завал/ин/а → завал/ин/иц/а ‘завалинка’, глаж/ин/а → глаж/ин/ник ‘морошка; место, где она растет’, девч/ин/а → девч/ин/ищ/а ‘рослая девушка’, зме/ин/ищ/е), а, с другой стороны, модели с тем же суффиксом –ин(а) в позиции редупликатора –от(а) +-ин(а), -ат(ø) + -ин(а), -об(а) + -ин(а), -в(а) + -ин(а) (глуб/от/ин/а ‘глубина’, горлоп/ят → горлоп/ят/ин/а ‘крикун’, жад/об/а → жад/об/ин/а ‘милый, любимый’, жат/в/а → жат/в/ин/а ‘солома, оставшаяся после жатвы’).

Такой же позиционной свободой характеризуется и адъективный формант –ов/-ев. Ср., с одной стороны, модели –ов/-ев(ый) + -ск(ий,ой), –ов/-ев(ый) + -ат(ый), –ов/-ев(ый) + -чат(ый), –ов/-ев(ый) + -анн(ый), –ов/-ев(ый) + -н(ый) с суффиксом –ов/-ев в позиции редупликанта (гор/ев/ой → гор/ев/ск/ой и гор/ев/анн/ый, дворо/ов/ой → двор/ов/ск/ий, жарк/ов → жарк/ов/ск/ий, аляп/ов/ый → аляп/ов/ат/ый, жар/ов/ой(ый) → жар/ов/ат/ый и жар/ов/чат/ый, зрях/ов/ый → зрях/ов/ат/ый ‘нескромный’, гриб/ов/ой → гриб/ов/н/ый) и, с другой стороны, модель –ин(ый,ø) + -ов(ый,ø) с суффиксом –ов/-ев в позиции редупликатора (звер/ин/ый → звер/ин/ов/ый, зме/ин/ый → зме/ин/ов/ый, собол/ин/ый → собол/ин/ов/ый, зят/н/ин → зят/н/ин/ов, сестр/ин → сестр/ин/ов).

Для большинства же словообразовательных аффиксов характерна позиционная закрепленность в моделях аффиксальной редупликации: либо позиция редупликанта, либо позиция редупликатора. Первую позицию занимают обычно аффиксы менее продуктивные в той или иной лексико-семантической сфере, вторую – аффиксы, обладающие большей продуктивностью. Так, наиболее активен в роли редупликатора в различных семантических группах существительных широкозначный суффикс предметности –к(а), свободно присоединяемый к разнообразным менее продуктивным первичным формантам (анбар/ух/а → анбар/уш/к/а, вор/яг/а → вор/яж/к/а, глади/л/о → глади/л/к/а ‘молот’, гляде/л/о → гляде/л/к/а ‘зеркало’, голуб/ян/а → голуб/ян/к/а ‘клубника’, горд/ёх/а → горд/ёш/к/а, говор/уш/а → говор/уш/к/а, ёрза/л/а → ёрза/л/к/а, замаз/ул/я → замаз/уль/к/а); в кругу имен прилагательных наиболее активен в роли редупликатора суффикс с широким относительно-качественным значением –ск(ий,ой) (гор/ев/ск/ой, двор/ов/ск/ий, жарк/ов/ск/ий, год/ов/ск/ий, ад/ов/ск/ий, зл/ов/ск/ий, злыд/ов/ск/ий, гор/ин/ск/ий, звер/ин/ск/ий, избушк/ин/ск/ий, их/ин/ск/ий).

4. Среди субстантивных и адъективных моделей аффиксальной редупликации, функционирующих в современных русских народных говорах, можно выделить как общерусские, т.е. используемые при словопроизводстве и в современном литературном языке, так и собственно диалектные модели. К моделям общерусского распространения относятся, например, -ин(а) + -к(а), функционирующая в сфере конкретно-предметных существительных (ср. лит. горош/ин/а – горош/ин/к/а и диал. ворот/ин/а – ворот/ин/к/а); -ух(а) + -к(а), порождающая лично-одушевленные существительные (лит. толст/ух/а – толст/уш/к/а и диал. гормот/ух/а – гормот/уш/к/а); -к(а) + -к(а) в сфере диминутивного словопроизводства (лит. горст/к/а – горст/оч/к/а и диал. обадей/к/а – обаде/еч/к/а); адъективные модели -ов/-ев(ый) + -ск(ий) (лит. борц/ов/ый – борц/ов/ск/ий и диал. двор/ов/ый – двор/ов/ск/ий); -ин(ый) + -ск(ий) (лит. матер/ин – матер/ин/ск/ий и диал. звер/ин/ый – звер/ин/ск/ий); -ов/ев(ый/ой) + -ат(ый) (лит. ворс/ов/ой – ворс/ов/ат/ый и диал. жар/ов/ой – жар/ов/ат/ый ‘крепкий (о дереве)).

Использование одних и тех же моделей в литературном и диалектном словопроизводстве не означает, однако, функционального тождества данных словопроизводственных образцов. В диалектной речи подобные модели обнаруживают нередко бóльшую регулярность, характеризуются большей семантической и коммуникативной свободой, о чем свидетельствуют значительное количество соответствующих диалектных дериватов, более широкий семантический диапазон одномодельных производных, отсутствие функциональных ограничений при их употреблении.

Например, если в литературной речи модель –ин(а) + -к(а) функционирует как модель удвоения сингулятивного значения (гороши/ин/а – горош/ин/к/а, жемчуж/ин/а – жемч/уж/ин/к/а), то в говорах она имеет более широкое предметное значение, порождая существительные и со значением единичности (ворот/ин/а – ворот/ин/к/а ‘одна створка, одно полотнище ворот’. Пск., Смол.; горохв/ин/а – горохв/ин/к/а ‘горошина’. Смол.; жар/ин/а – жар/ин/к/а ‘горящий уголёк’. Калуж.), и с общим значением предметности (горб/ин/а – горб/ин/к/а ‘верхняя часть спины у рубашки, платья, блузки’. Урал.; город/ин/а – город/ин/к/а. ‘место в хлеву, огороженное кольями’. Твер.; грамот/ин/а – грамот/ин/к/а ‘письмо’. Новг.; жал/ин/а – жал/ин/к/а ‘палка, колышек. прут, лучина’. Свердл.; двер/ин/а – двер/ин/к/а ‘подъемная дверь в подполье’. Ленингр.), и со значением отвлеченного признака (глубж/ин/а – глубж/ин/к/а ‘глубина’. Яросл., Новг.), и с мелиоративным значением (жадоб/ин/а – жадоб/ин/к/а ‘Ласк. милый, дорогой; милая, дорогая’ Новг., Пск., Смол.; зазноб/ин/а – зазноб/ин/к/а ‘милый, возлюбленный; милая, возлюбленная’. Олон., Новг.).

Если в современном литературном языке адъективная редупликационная модель -ин(ый) + -ск(ий), по существу преобразованная в сложный формант -инск(ий), специализирована на образовании оттопонимических прилагательных типа ельнинский, бугульминский, карагандинский, то в русских говорах, при явной тенденции к такому же формантному слиянию синонимических адъективных аффиксов и образованию единого словообразовательного форманта -инск(ий), этот формант не имеет характерной для литературного языка узкой специализации, ср.: гор/ин/ск/ий ‘имеющийся на горах, горный’ (Песок горинский). Урал.; звер/ин/ск/ий ‘такой, как у зверя, звериный’ (Это не человек, а бандит, у него взгляд-то зверинский). Ряз.; избушк/ин/ск/ий ‘относящийся к избушке’. Дон.; их/ин/ск/ий ‘то же, что ихий, т.е. принадлежащий им; их’. Вят.

Более широкой производящей базой характеризуются в говорах производные редупликационных моделей ух(а) + -к(а) и -ов/-ев(ый) + -ск(ий). Бóльшую в сравнении с литературным языком продуктивность обнаруживает редупликационная модель -ух(а) + -к(а), производные которой широко образуются от конкретно-предметных и лично-одушевленных существительных, прилагательных, глаголов, ср.: анбар/ух/а → анбар/уш/к/а, говор/ух/а → говор/уш/к/а, гогот/ух/а → гогот/уш/к/а, гормот/ух/а → гормот/уш/к/а, горн/ух/а → горн/уш/к/а ‘углубление в шестке русской печи, куда сгребают горячие угли’, делов/ух/а → делов/уш/к/а ‘мерка для раздела улова между участниками рыболовецкой артели’, жег/ух/а → жег/уш/к/а ‘крапива’, завал/юх/а → завал/юш/к/а, завар/ух/а → завар/уш/к/а ‘каша’, задн/юх/а → задн/юш/к/а ‘задняя изба’, зайч/ух/а → зайч/уш/к/а ‘растение’, запив/ух/а → запив/уш/к/а ‘пьяница’.

Производные на -ов(ый,ой) и -овск(ий) свободно образуются в говорах на базе существительных с конкретно-предметным и отвлеченным значениями и на базе прилагательных: ад → ад/овск/ий, год → год/ов/ой → год/ов/ск/ий, горе → гор/ев/ой → гор/ев/ск/ой, двор → двор/ов/ый → двор/ов/ск/ий, злой → зл/овск/ий, жаркий → жарк/овск/ий ‘бывающий летом (о лове)’. В литературном языке производящей базой данной словопроизводственной модели были первоначально личные имена существительные (Адам → адам/ов → адам/ов/ск/ий, шут → шут/ов → шут/ов/ск/ой); расширение же словообразовательных связей суффикса -ов- в литературном языке за счет проникновения в его производящую базу конкретно-предметных и отвлеченных имен существительных связывают с диалектным влиянием [Очерки…, 1964: 355-356].

Благодаря более широкой производящей базе прилагательных с суффиксом –ов- в русских народных говорах, производные редупликационных моделей, в которых суффикс –ов- распространяется другими адъективными формантами, более ярко эксплицируют историческое назначение этих моделей – служить средством упрочения категории качественности, средством общей эволюции семантики прилагательных от индивидуальной относительности, принадлежности к общей и далее к окачествленной относительности [см.: Крючкова, 2000]. Диалектные образования на –овский, -овный, -еванный (производные редупликационных моделей –ов/-ев(ый) + -ск(ий,ой), –ов/-ев(ый) + -н(ый), –ов/-ев(ый) + -анн(ый)), устраняя семантическую амбивалентность мотивирующих прилагательных с суффиксом –ов-, являются выразителями качественных и качественно-оценочных значений, употребляются в экпрессивных устойчивых выражениях. Ср.: адовский (◊ Адовские мужички) – ‘неповоротливый, ленивый, бестолковый’ (Влад.); годовский – ‘предназначенный для годовых праздников, парадный’ (Ворон.); горевской (◊ Горевское житье) – ‘бедный’ (Дон.); дворовский – ‘свойственный дворовым, т.е. сверхъестественным существам или злым духам, якобы живущим во дворе’: Увертки дворовские: с воды сух выйдет (Смол.); зловский – ‘очень злой’: Парень такой зловский (Смол.); грибовный – ‘обильный грибами’: Грибовное место; Грибовное лето (Даль, без указ. места); гореванный (◊ Горе гореванное – Костром.)

Производные общерусских редупликационных моделей, употребляясь в литературном и диалектном общении, различаются функционально. В литературной речи производные редупликационных моделей используются преимущественно как стилистически сниженные единицы, имеют статус разговорных образований; структурно аналогичные им диалектные производные, функционирующие в моностилевой (или в стилистически слабо дифференцированной) речевой среде, являются стилистически не маркированными лексемами.

5. Для русских народных говоров характерна бóльшая устойчивость редупликационных моделей в в сравнении с состоянием тех же моделей в литературном языке. В говорах менее активно, чем в литературном языке, развиваются процессы свертывания редупликационных моделей, преобразования отношений словообразовательной мотивации в отношения кодеривации (о характерном для литературного языка образовании сложных словообразовательных формантов на основе моделей аффиксальной редупликации см в [Крючкова 2000]).

Так, в русских народных говорах продолжают функционировать редупликационные модели, известные истории русского языка, но утраченные литературным языком. Таковы, например, зафиксированные древнерусскими и старорусскими письменными памятниками модели –л(о) + -ник(ø) (ср. др.-русск. почерпа/л/о → почерпа/л/ьникъ и диал. гаси/л/о → гаси/ль/ник ‘колпачок, надеваемый на свечу’); -ин(а) + -иц(а) (др.-русск. рогоз/ин/а → рогоз/ин/иц/а и диал. завал/ин/а → завал/ин/иц/а); -льня + -иц(а) (др.-русск. вита/льн/я → вита/льн/иц/а и диал. гляде/льн/я → гляде/льн/иц/а ‘прорубь’); -ник(ø) + -ник(ø) (ст.-русск. мель/ник → мель/нич/ник и диал. двой/ник → двой/нич/ник).

6. Способ аффиксального удвоения представлен в говорах значительно бóльшим разнообразием словообразовательных моделей в сравнении с литературным языком. Несмотря на то, что большинство из них малопродуктивны, количество таких структурных образцов и количество бытующих в говорах собственно диалектных редупликационных производных свидетельствуют об актуальности обсуждаемого способа образования слов для диалектной речевой коммуникации.

В диалектных моделях аффиксальной редупликации более отчетливо, чем в литературном языке, проявляется характерная для русского языка борьба и взаимодействие фузионных и агглютинативных тенденций. Включение механизма агглютинативного по своей природе линейного нанизывания аффиксов обусловлено в моделях редупликации фузионными свойствами словообразовательных формантов: их многозначностью, семантической неопределенностью, нестандартностью, склонностью к деэтимологизации. Активность аффиксальной редупликации в русских народных говорах, переводящей синонимические и дублетные словообразовательные средства с «оси селекации» на «ось комбинации», свидетельствует о ярко выраженных фузионных свойствах словообразовательных средств, задействованных в таких моделях.

Заметной особенностью диалектной аффиксальной редупликации является не характерное для литературного языка полное или частичное дублирование одного и того же аффикса в структуре слова (см. примеры выше). В литературном языке редупликация данного типа представлена лишь в диминутивном словопроизводстве, сферой распространения которого является устно-разговорная коммуникация, и лексически ограниченной редупликацией префикса пра- (прапрадед, прапрабабушка).

Специфические черты аффиксальной редупликации в русских народных говорах (многообразие низкопродуктивных словопроизводственных моделей, распространенность аффиксального дублирования, широта семантического диапазона моделей и функциональное тождество первичнопроизводных и вторичнопроизводных, аффиксально усложненных единиц) обусловлены принципиальной устностью, нежесткой нормированностью диалектной коммуникации, активной производимостью языковых единиц в процессе речевой коммуникации. Если в современном русском литературном языке аффиксальная редупликация вызвана прежде всего экспрессивно-стилистическими потребностями, то в диалектной речи основной функцией аффиксальной редупликации является функция структурно-семантического дооформления слова. В условиях устного бытового общения возрастает роль тенденции к мотивированности языковых единиц, и редупликационные модели – одно из проявлений этой тенденции. К другим проявлениям этой же тенденции можно отнести распространенное в диалектной речи аффиксальное дооформление безаффиксных или опрощенных слов (типа гнёт – гнётина, год – годовизна (Тает она каждую годовизну. Урал.), гончар – гончарник), широкое развитие тавтологических фразеологизированных конструкций (глотком сглотить, горми гореть и под.), развитие обратных мотивационных связей, актуализирующее структурно-смысловую расчлененность слова (загнет/к/а → загнет/загнета, голуб/ушк/а → голуб/ух/а). Усиленная мотивированность, в свою очередь, является фактором, символически обеспечивающим эффект экспрессивизации диалектной речи.

* Работа выполнена при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ), проект № 06-06-80428-а

**СРНГ – Словарь русских народных говоров / Под ред. Ф.П. Филина. М.-Л. 1965-2007.

Литература

Азарх Ю.С. Словообразовательные суффиксы и форманты имен существительных в русском языке // Тез. рабоч. совещания по морфеме. М., 1980 .

Антипов А.Г. Словообразовательная морфонология русских говоров (структурно-системный и когнитивный аспекты). Дисс....канд. филол. наук. Кемерово, 1997.

Владимирская Е.А. О связи лексического значения и словообразования в территориальных диалектах // Деривация в речевой деятельности: (Языковые единицы): Тез. науч.-теорет. конф. Пермь, 1988.

Крючкова 2000а – Крючкова О.Ю. Редупликация как явление русского словообразования. Саратов, 2000.

Крючкова 2000б – Крючкова О.Ю. Редупликация в аспекте языковой типологии // Вопросы языкознания. М., 2000. № 4.

Куркина Т.С. Структура производного слова в диалекте // Проблемы русской морфемики. Орехово-Зуево, 1995.

Очерки по исторической грамматике русского литературного языка Х1Х века. Изменения в словообразовании и формах существительного и прилагательного. М., 1964.