Рефлективность диалектной речи *.

Крючкова О.Ю.

Рефлективность сознания – универсальное свойство мыслительной деятельности человека, так или иначе обязательно проявляющееся в языке. Поэтому рефлективность естественного языка/речи является важной отличительной особенностью, характеризующей человеческий язык как особую семиотическую систему. «Рефлективность языка, – пишет Н.Б. Мечковская, – это одна из тех семиотических универсалий, которая отличает язык людей от языка животных" [Мечковская 2000: 21]. Рефлективность языка чаще рассматривают как реализацию метаязыковой функции, проявления которой многообразны [см., напр.: Мечковская 2000: 20-21], но в целом ограничиваются кругом явлений, охватываемых общим критерием «речь о речи», ср. определение рефлективности языка в [Мечковская 2000: 21] в качестве возможности «мысли и речи о языке с помощью его же лексико-грамматических средств».

Однако использование языка в метаязыковой функции – это лишь одна, хотя и очень яркая, сторона его рефлективности. Анализ метатекстовых средств, «с помощью которых люди говорят о языке» [Мечковская 2000: 21], раскрывает рефлективность его поверхностного уровня («речь о речи»), особенности так называемого метаязыкового сознания. Рефлективность же глубинного, имплицитного уровня речевого произведения, объясняемая его объективным расслоением на данное и скрытое, высказанное и подразумеваемое, "авансцену" и "вторую сцену" (ср. оппозиции "фено-текста" и "гено-текста" у Ю. Кристевой, "произведения" и "текста" у Р. Барта [Барт 1989]), остается не выявленной при обращении только лишь к метатекстовым средствам. Рефлективность языка/речи как целостное явление, характеризующее и экплицирующее не только метаязыковое сознание, но и сознание вообще, может быть вскрыта при условии исследования языковых репрезентаций рефлексии как поверхностного, так и глубинного уровней речевого произведения, т.е. путем анализа всего комплекса элементов, выполняющих в речи метаязыковую, оценочную, конструктивно-организационную («техническую»), стилистическую, творческую функции.

Конечно, любое речевое произведение, любое высказывание, в котором реализован выбор языковых единиц, моделей их организации и конструирования, – результат рефлективной деятельности сознания. Однако специального рассмотрения заслуживают те элементы текста, которые указывают на ментефакты, подвергшиеся специальному, наиболее пристальному когнитивному анализу говорящего. Именно такие текстовые элементы, отмечающие зоны «повышенного внимания», эксплицирующие прорыв в собственно текст (на «авансцену») мыслимого, обдумываемого, являются маркерами рефлектирующего сознания.

Знаками зон «особого внимания» говорящего, своеобразным "мостиком" между вторым, скрытым планом в процессе производства речи и собственно текстом, реализованным продуктом речи, являются как разнообразные метатекстовые средства [1], так и языковые средства, репрезентирующие рефлексию глубинного уровня, такие как ключевая семантика текста, особенности его строения и аранжировки (тропы, прецедентные тексты [2]), закономерности словотворчества.

Состав и функции маркеров рефлектирующего сознания, очевидно, значительно варьируют в различных речевых произведениях вследствие различий в качестве (характере, интенсивности) "семиотической работы", происходящей на "второй сцене" текста, и могут иметь статус типологических различий [см.: Новое в лингвистике 1970: 221]. Факторами варьирования могут быть культурно-языковые, стилистические, социолингвистические, индивидуально-психологические особенности речи.

Диалектный язык является одной из семиотических подсистем общенародного языка, и, следовательно, может характеризоваться своеобразным набором и функционированием текстовых показателей рефлективности. Рефлективность диалектной речи изучалась до настоящего время в основном в аспекте метаязыкового сознания (поверхностный уровень языкового сознания) коллективной и, реже, отдельной языковой личности носителя диалекта. Большой вклад в разработку данной проблемы внесли представители Томской лингвистической школы (работы О.И. Блиновой, А.Н. Ростовой, Е.В. Иванцовой, Л.Г. Гынгазовой и др.). Рефлективность диалектной речи в совокупности показаний поверхностного и глубинного уровней языкового сознания остается неизученной. Необходимым условием реализации этой задачи является наличие репрезентативного корпуса диалектных текстов (о создании такого корпуса и критериях его репрезентативности см. в [Крючкова, Гольдин 2008]), позволяющего надежно моделировать диалектную коммуникацию различных видов – на уровне языковой личности, в рамках конкретного говора и, наконец, в традиционном сельском социуме как особом культурно-языковом сообществе.

Разработку проблемы рефлективности диалектной речи целесообразно, на наш взгляд, начинать с изучения идиолектных проявлений поверхностной и глубинной языковой рефлексии, переходя впоследствии путем сопоставления идиолектов к выявлению особенностей языковой рефлексии в диалектной моносистеме и, далее, путем сопоставления моносистем – к выявлению специфики языковой рефлексии в диалекте как особой коммуникативной подсистеме общенародного языка (в диалекте как диалекте). Такой путь изучения диалектной речи является, по всей видимости, предпочтительным ввиду того, что «черты тождества и различия говоров на всех уровнях диалектного членения складываются из явлений, характерных для идиолектов» [Нефедова 2008: 449], т.е. ввиду «определяющей роли идиолекта в общем диалектном варьировании» [Там же: 448].

В данной статье предлагается анализ рефлективности диалектной речи на материале текстовых фрагментов объемом около 4,5 тыс. словоупотреблений, записанных в 2000 г. от 76-летнего жителя с. Белогорное Вольского района Саратовской области, носителя окающего среднерусского говора, активного приверженца старообрядческой веры.

Проанализированный речевой континуум характеризуется высокой степенью рефлективности, насыщен знаками как поверхностной, так и глубинной рефлексии. Маркерами поверхностной (метатекстовой) рефлексии служат указания на названия реалий, находящихся в зоне «особого внимания» говорящего, объяснения этих названий (терминологическая рефлексия); способы выделения и оценки своей и чужой речи; организующие речь вводно-модальные метаоператоры; различные способы текстовой экспликации внутренней формы и деривационных связей слов. Средства выражения глубинной рефлексии – это типичные для говорящего синтаксические построения; реализованные в тексте концептуальные переменные; прецедентные высказывания, т.е. те элементы текста, которые эксплицируют, «выдают» характер и направленность когнитивной деятельности говорящего. Показания поверхностной и глубинной рефлексии находятся в тексте тесном взаимодействии.

Частотной в речи диалектоносителя-старообрядца является терминологическая рефлексия (глагол «называться» – среди наиболее частотных полнозначных слов). Ее объектами регулярно выступают лексические единицы религиозной тематики: названия атрибутов религиозных отправлений, служб, обрядов, лиц по их принадлежности к религиозному течению, явлений религиозной мифологии, архаические слова, используемые в религиозной сфере. Ср.: вот это у нас образа/ оне называются старообрядческие/ поморские; вот венец/ это вот называется/ это наши иконы// у Богородицы вон венец; вот у меня лежит книга/ она называется Цветная Триодь; всё моленье// токо оно разное/ большая вечерня/ малая вечерня/ полуночница/ утреня/ часы/ молебен; крест должен быть сложенный/ двоеперстие/ и надо класть на чело/ это вот называется лоб/ чело.

Термины религиозной сферы вводятся в речь по инициативе говорящего, без специальных запросов со стороны адресатов речи и при этом нередко разъясняются, что свидетельствует о высоком уровне контроля говорящего за своей речью в плане учета особенностей знаний адресата (собеседниками диалектоносителя являются преподаватель и студенты университета – носители иного культурно-коммуникативного кода). Ср.: у них брак/ и считается за грех/ оне называются безбрачные; а мы брачники называемся/ у нас законный брак мы считаем за брак. Разъяснение неизвестного собеседникам, по мнению говорящего, понятия сопровождается также повторным воспроизведением названия – коммуникативным шагом с прагматической задачей фиксации нового для адресата знания: у нас если погребенье с по… класть как… ну… сперва у нас называется/ во гроб положение/ и если с во гроб положением/ то мы три с половиной часа стоим// вот это у нас называется погребенье; такую-ту службу её всю ночь и… молимся// ещ бывает с вечера/ всевулишно// вот Успенье-то/ оно называется всевулишно/ это надо с вечера уйти/ часов в восемь/ и до утра/ до восьми или до девяти.

Забота об эффективности коммуникации в условиях общения носителей различных культурно-коммуникативного кодов повышает рефлективность речи диалектоносителя, и особенно в зонах, представляющих для говорящего особый интерес. Значимость религиозной тематики обусловливает появление в соответствующих тематических сегментах текста таких ориентированных на слушателя средств рефлексии, как пояснительные конструкции (а), повторы (б), перифразы (в), обобщающие (часто оценочные) высказывания (г), обращения к собеседникам с целью проверки уровня понимания сообщаемого (д), риторические вопросы (е) Ср.:

(а) ну/ раньше-то всю неделю молились она/ родительска/ вся неделя; и вот эту вселенску собираемся/ в пятницу/ её положено в пятницу; ну там сказано в писании/ оголят говорит его лицо проклятое/ этого Антихриста/ и заставят снять перчатки/ он будет в перчатках/ возглавлять/ снимут перчатки-ти/ а у него когти собачьи; а с еретиком/ тоже есть написано/ с еретиком/ вот не пить/ и не есть/ и не вкупе богу молиться/ это в моленной вкупе// вот// и ласково слово глаголить нельзя;
(б) по них только вот за вселенской/ которы удавились/ которы утопились/ которы куском подавились/ которы костью/ которы напились/ и обпились вот ну такие вот все/ кто с сучка свалилси/ кто гром… кого громом убило/ молнией/ всё вот таких вот мы так всё поминаем/ царей/ всяких/ что были/ за… если оне… участвовали/ заслужили это мы всё поминам/ вот только что за вселенской/ три раза в году;
(в) это ведь всё наше было/ что вот сейчас носит/ всё наше/ за исключением только оне в церкви делают украшают иконы/ художества; наше дело повиноваться/ и всё// исполнять что есть в божьем писании;
(г) вот наша вера какая; вот такая у них ерунда; оне в церкви делают украшают иконы/ художества/ а художество это очень погрешно; шапки не надевает никто// вот// ни попы/ ни дьяконы/ никто не должен надевать;
(д) вот/ мы читаем/ в синодикте/ когда вселенска бывает у нас/ вселенскую вы знаете?; Успенье вота/ Успенье Богородицы/ это ведь что за праздник? вы слышали/ нет? …когда же/ ей [Богородице]/ когда/ этот… Иоанн Богослов-то сказал/ что… у тебя сын воскрес/ так она… или вот тебе скажи/ или тебе вота/ вы как поведёте себя/ обрадуетесь?
(е) и шапки надевают/ шапки не надевает никто// вот// ни попы/ ни дьяконы/ никто не должен надевать// а они надевают/ ну что это такое? разве это божество? Исус Христос разве в шапке? иль вон Никола Чудотворец? вот венец/ это вот называется/ это наши иконы// у Богородицы вон венец/ ну у кого нету?/ а у любого святого у нас венцы; они сейчас и пострижены/ и в ш… в этих/ ходят в штанах/ вот/ разве это женщина? разве это по… по обычаю? по-божии? это сам сатана! только/ больше никто.

Центральность религиозной тематики в качестве объекта, на который направлена работа рефлектирующего сознания говорящего, подтверждается обилием в речи диалектной личности прецедентных высказываний религиозного содержания. Ср.: это ведь опять есть писано в уставе/ кесарю говорит отслужи кесарево/ а богу служи богово; там написано/ оденься говорит по образу/ по подобию. Построение высказываний, содержащих интертекстуальные включения религиозного содержания, указывает также на глубокое проникновение религиозного знания в личную сферу говорящего, на тесную связь религиозного и мирского в его сознании. Аллюзии на религиозные тексты часто сопровождаются констатацией фактов, приведением примеров из реальной, повседневной жизни. Ср.: там опять написано/ в подпоследнее время говорит/ смешавшися языци/ и навлекоша все дела дияволские// вот оно… мы дожили// вы може не поверите/ а оно всё подошло// всё на глазах; это ведь опять есть писано в уставе/ кесарю говорит отслужи кесарево/ а богу служи богово// <…> сейчас бить будут// [часы бьют] вот/ четыре часа// вот/ это называется кесарево// тут/ тоже/ не погрешно// а богу служи богово.

Стимулом к метаязыковой рефлексии (рефлексии поверхностного уровня текста) в отношении объектов религиозной сферы являются также связанные с этой тематической областью актуальные для сознания диалектоносителя оппозиции (концептуальные переменные) «раньше – сейчас», «старообрядцы – церковные». Названные противопоставления регулярно реализуются в речи в сопоставительных конструкциях типа: ну/ раньше-то всю неделю молились она/ родительска/ вся неделя/ а у нас сейчас/ далёко ну-кось это/ где моленна-то/ да некому; у них крещенье какое? еретическо// а у нас християнско.

Именно с актуальными для сознания говорящего концептуальными противопоставлениями связано нередко и возникновение терминологической рефлексии. Ср. высказывания с терминологическими автокомментариями в составе сопоставительно-противительных конструкций, выражающих концептуальные противопоставления «раньше – сейчас» (а), «старообрядцы – церковные» (б):

(а) оне [церкви] были наши/ православные/ да/ называется она и сейчас православная и в то время она православная была; она называется вселенска/ или всемирна/ мы её всемирна это по-старому;
(б) оне [церковные] называют-то кадило/ или как/ я не знаю как оны это называют/ у нас кадильница вон она; крест надо складывать как положено/ не так… не… не этой… не щепоть/ она щепоть называется/ у попов-то/ оне щепотью/ и считают это троица; вот мы её называем она обрадованная Мария/ господь с тобою/ а оне благодатная// к чему оне слово-то это вот прибавили сюды? на что оно нужно? вот спроси попа-то/ батюшка мол вот/ зачем это слово-то вот/ вставили/ она ведь обрадовалась// а то благодатная.

Как видно из последней группы примеров, «терминологический разбор», производимый в рамках оппозиции «старообрядцы – церковные» сопровождается, как правило, резко отрицательной оценкой и означающих, и означаемых, соответствующих противочлену «церковные» («чужие»).

Работа метаязыкового сознания выражается в тексте в случаях этимологизации внутренней формы слова (старые старики говорили…), в актуализации деривационных связей лексем (она вообще-то общественная/ да/ она никому не принадлежала// её общество ставило; а мы сейчас чё? самоучки// кто нас учит? нет никто). Актуализация деривационных связей имеет различную обусловленность. Она может служить элементом метатекстового высказывания-толкования (в этом случае мотивирующая единица находится в постпозиции по отношению к мотивированной – объекту метаязыковой рефлексии, ср. в приведенных примерах: общественная – общество; самоучки – учит). Актуализация деривационных связей может возникать и как результат речетворчества, экспликации в тексте самого акта словопроизводства (в этом случае мотивирующая единица находится в предтексте, ср.: –А вот церковные книги – это Вы уже сами учились? –Это уж я сам просто/ самоучкой// самоучкой).

Тесная связь поверхностного и глубинного уровня рефлексии (метатекста и подтекста) обнаруживается в синкретичном осмыслении языковых и внеязыковых сущностей, в их смешении, нераздельном восприятии. Ср.: и спрашиваю [у служителя церкви]/ я скажите мне/ как у вас называется это вот/ каженье-то?/ ну как/ как и обычно/ как вроде и у вас// я говорю/ нет/ у нас не так// а в законе как я мол написано/ в этим/ в уставе? как кадить нады? крестообразно// я мол вы что же не кадите крестообразно-то? крест-то распятый/ как? так его и покади// а это чё эт ты мотаешь его? на что это нужно? это не есть кажение.

Знаками метаязыковой рефлексии являются текстовые маркеры ввода и оценки своей и чужой речи. Анализ высказываний, передающих ранее осуществленную свою и чужую речь, выявляет общие тенденции ее маркировки. Конструкции ввода цитаций и самоцитаций содержат, как правило, глаголы речи (наиболее частотен глагол «говорить») в форме настоящего времени (говорю, говорит), само же содержание высказываний, имевших место в прошлом, всегда передается в форме прямой речи. В этом случае данные метатекста (вводящие конструкции) и данные, репрезентирующие глубинные когнитивные установки (форма прямой речи для передачи любой речи в прошлом), свидетельствуют о воплощении в речевой практике диалектоносителя важнейшего принципа диалектной коммуникации – совмещении ситуации-темы с ситуацией текущего общения (принцип сформулирован В.Е. Гольдиным [см.: Гольдин 1997]). Ср. наглядное проявление этого принципа в высказываниях, насыщенных дейктическими средствами с изобразительной функцией: у меня у сына выходила вот старша дочь/ вот/ и я там участвовал/ они как сидели этак вот молодые-ти/ я им говорю/ выходите/ вот/ круг делайте/ вот так вота/ не так вота/ а вот так вота/ заходите/ и круг/ кругом обойдите/ образа у них вот это место стояли/ остановитесь над образами и будете класть три поклона/ и прощаться/ и уходите.

Значимость названной когнитивной установки подчеркивается регулярной направленностью грамматической перестройки высказывания. В случаях синтаксического сбоя отмечаются замены прошедшего времени вводящего глагола на настоящее, конструкций косвенной речи на конструкции прямой речи, множественного числа в формах конструкции ввода на единственное (последнее приводит к снятию обобщенности, выражаемой формами множественного числа); обратные замены отсутствуют. Ср.: ну она мама-то у нас покойна говорила/ говорит/ придёт говорит вам жизнь/ придёт// токо не надолго/ поживёте говорит вы хорошо/ но не надолго; у нас мама всё говорила/ говорит/ палкими ещё вас будут гнать молиться-то// не будете/ а вас палкими будут гнать; когда же/ ей/ когда/ этот… Иоанн Богослов-то сказал/ что… у тебя сын воскрес/ так она…; старые старики говорили/ у вас говорит служба воскресна отпадёт; а жёны-ти/ тоже/ угодили/ которы церковны/ да/ и говорит/ эх/ это у вас такое моленье/ по три часа стоять?// да хто будет стоять-то?

В способах ввода своей и чужой речи в проанализированном материале наблюдаются некоторые различия. Для ввода чужой речи могут не использоваться глаголы говорения или вообще отсутствовать какие-либо сегментные средства, маркирующие чужую речь. Ср.: вот сосед её… напилси пьяный/ [передача чужой речи] вот/ у нас старуха ходит/ вот/ проповедоват/ вот/ болтает языком; стал/ спрашивать [передача своей речи]/ Валерий Иваныч/ мне бы скосить усадьбу надо/ [передача чужой речи] дядя Миш/ нет солярки. По-видимому, различия в выделении своей и чужой речи служат маркерами оценки компонентов концептуальной переменной «свой – чужой»: свое отмечено знаком «плюс», чужое – знаком «минус». Ср. прямую оценку одного и того же речевого действия, производимого чужими («церковными») и своими (старообрядцами): Евангелие с пятое на десятое читают/ семнадцать акафистов то же самое/ кто стих/ споёт/ кто и нет/ и отпевает один/ или двое/ трое/ и всё// а у нас как положено.

Особое явление в плане метасигналов своей речи представляют реплики в составе диалогического единства. Маркирование своей речи в диалоге сближается по характеру означивания с чужой речью, здесь возможен, как и при вводе чужой речи, эллипсис глаголов говорения, их замена частицей мол, используемой обычно для ввода чужой речи (а в то время-то не верили/ мол чё это она болтает языком?). Ср.: она всё мне/ Миша/ береги соху/ лошадку наживёшь/ и будете с Катей пахать/ сеять…// а я< да нет/ мам// это ты зря/ это нет-нет-нет; он/ нет/ я поверну по-своему// я мол/ ты же не понимаешь/ ты мол молоденький/ чего ты знаешь/ я хоть с писания беру/ а ты с чего? При передаче своей речи вне ситуации диалога типичной является вводящая конструкция я говорю, распространяемая указанием на адресата речи (тебе, им и т.д.). Осознание своей речи как чужой в пересказываемом диалоге (это явление отмечено в [РГ-80: 485][3]) связано, по-видимому, с восприятием ситуации диалогического общения в прошлом как целостного события, в котором роли участников имеют более низкий когнитивный ранг в сравнении с воспроизводимым речевым событием как таковым. Характер осмысления рангов коммуникантов в зависимости от формы речевого события – феномен рефлексии глубинного уровня.

Тесная связь поверхностной и глубинной рефлексии проявляется в использовании в тексте вводных метаэлементов. В анализируемом текстовом фрагменте отмечены вводно-модальные метаоператоры, выступающие на поверхностном уровне в роли средств выделения компонентов текста и одновременно сигнализирующие о характере глубинной семиотической работы, разворачивающейся на «второй сцене» текстопорождения. Так, употребление метавыражений с семантическим элементом ‘говорить/сказать’, выделяя в тексте значимые характеризующие предикаты, маркирует точки наибольшего когнитивного напряжения. Ср.: это уж вон она хорошо/ это у ней… как сказать… обряд подходящий; вот оне эти вот/ монашки-ти/ оне… как сказать… оне… тоже беспоповцы; [ответ на вопрос диалектолога о том, много ли людей сейчас переходят из старообрядческой веры в церковную?] можно сказать много/ потому что молодёжь ничего не понимает; [ответ на вопрос диалектолога о том, почему книга религиозного содержания, упоминаемая диалектоносителем, называется «Цветная Триодь»] ну/ как тебе сказать… ну/ как… к празднику// ну/ как выразиться… хвала ли/ чего ли// тут не все такие праздники/ тут Паска/ Рождество/ Богоявление ну вот такие вот праздники; Метавыражения с семантическим компонентом ‘говорить/сказать’ являются скрытыми автоцитатами, в которых выделенные метакомпоненты (ситуационно плеонастичные выражения, «метаплеоназмы», по А. Вежбицкой) могут быть семантически интерпретированы как ‘короче говоря, говорю (скажу)’ [Вежбицкая 1978: 407]. От явного автоцитирования подобные выражения отличаются объектом цитирования: передается не собственная речь в прошлом, а языковая рефлексия в настоящем, в поверхностной структуре оказывается «схваченной» затекстовая рефлексивная деятельность языкового сознания.

Значимым в дискурсе диалектной языковой личности является также метаэлемент значит. Выделительная функция значит в поверхностной структуре текста сочетается с функцией жанровой маркировки, указанием на жанровую специфику соответствующих фрагментов речи, представляющих собой рассказы-повествования о важных событиях. Ср.: вот у нас одна/ значит/ получилось так/ парень… обпилси// ну их обпилось двое/ это насмерть/ а двое вот ещё лежат сейчас в больнице/ не знай/ отойдут ли нет ли// какого-то ацетону что ль кислоты иль какой напились/ не знай// вот// а мать-то его/ вот которого умер сразу на ме… не на месте/ он домой пришёл/ и дома помёр/ взяла да в церкву/ она вышла за другого/ вот от которого он родилси/ отца-то/ она бросила его/ не стала с нём жить/ а у них трое детей/ с нём/ вот/ а с местным-то вот/ с которым сейчас живёт/ один только/ и вот он значит/ этот помер.

Метаоператоры с функцией персуазивности, маркирующих степень достоверности сообщаемого с точки зрения говорящего по шкале "уверен" – "не уверен" принадлежат к числу наиболее активных в речи информанта. Метаэлемент правда (правды) маркирует коммуникативную интенцию предостережения от неточного (неполного) понимания отдельных квантов сообщаемой информации (ну/ правды/ сейчас уж/ смешались мы/ все); метаэлементы наверно, что ль, или как, иль какой объединены значением неуверенности в точности сообщаемого (старость/ ей восемьдесят восьмой наверно; оне [церковные] называют-то кадило/ или как/ я не знаю как оны это называют/ у нас кадильница вон она).

Анализ речи пожилого жителя с. Белогорное выявляет высокую степень ее рефлективности. Тексты, записанные от диалектоносителя-старообрядца насыщены показаниями поверхностной и глубинной рефлексии, указывающими на наиболее значимые для говорящего когнитивные объекты и коммуникативные стратегии. Исследование показало, что важнейшим объектом метаязыковой (поверхностной) и концептуальной (глубинной) рефлексии диалектной личности в беседах с диалектологами (носителями иного культурно-коммуникативного кода) является тема религии, маркированная такими знаками рефлектирующего сознания, как терминологическая рефлексия, пояснительные конструкции, повторы, перифразы, обобщающие и оценочные высказывания, обращения к собеседникам с целью проверки уровня понимания сообщаемого, риторические вопросы, прецедентные высказывания. В зоне «особого внимания» говорящего находятся также стимулирующие рефлективную деятельность концептуальные оппозиции «раньше – сейчас» и «свой – чужой» (последняя оппозиция особенно активно реализуется в противопоставлении «православные – старообрядцы»).

Анализ рефлективности диалектной речи, проведенный с учетом разных уровней ее реализации (речь диалектной личности, диалектные моносистемы, диалектная макросистема) даст ценные сведения о специфике сознания сельских жителей – носителей традиционной культуры, о когнитивных и коммуникативных особенностях, различающих конкретные говоры и диалектные языковые личности.

* Работа выполнена при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ), проект № 06-06-80428-а

1. К проявлениям метаязыковой функции относят широкий круг явлений: 1) высказывания поясняющего характера; 2) "текущие" вставные характеристики речи, даваемые самим говорящим (вводные клише); 3) все лексико-грамматические средства, с помощью которых люди говорят о языке: средства различения "своей" и "чужой" речи, обозначения процессов и участников речевого общения, названия проявлений речи, языковедческая терминология, языковая игра [Мечковская 2000: 20-21].

2. Ср.: «Тропы и в особенности прецедентные тексты поставляют богатый материал для изучения мировоззрения исследуемой личности – ее философских, этических и эстетических взглядов, системы ценностей и т.д.» [Иванцова 2002: 250].

3. Под чужой речью понимается "речь, не принадлежащая говорящему, а лишь воспроизведенная (пересказанная) им, а также речь самого говорящего, если она сопровождается комментарием, характеризующим говорящего как участника диалога" [РГ-80: 485].

Литература

Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989.

Вежбицкая А. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 8. Лингвистика текста. М., 1978.

Гольдин В.Е. Теоретические проблемы коммуникативной диалектологии: Дисс. в виде научного доклада.... д-ра филол. наук. Саратов, 1997.

Иванцова Е.В. Феномен диалектной языковой личности. Томск, 2002.

Крючкова О.Ю., Гольдин В.Е. Текстовый диалектологический корпус как модель традиционной сельской коммуникации // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии. Вып. 7 (14). М., 2008.

Мечковская Н.Б. Социальная лингвистика. М., 2000.

Нефедова Е.А. Многозначность и синонимия в диалектном пространстве. М., 2008.