Темы

Слабость осознания речи диалектоносителями

Все, кто владеют языком, так или иначе осознают его наличие, выделяют главные его единицы (прежде всего – слово), способны рассуждать о языке и речи.

«Что касается языка, – писал И.А. Бодуэн де Куртенэ (1845-1929), – то каждый индивид отличает прежде всего себя от других, свою речь от речи других людей; каждый отличает свой родной язык от других языков, если только у него была возможность их слышать, каждый отличает предложения, содержащие мысль, от того, что не является предложением; каждый выделяет отдельные слова со свойственным им значением в противоположность тому, что не является словом. Никому не чужда разница между значением, так сказать, внутренним содержанием, и соединением звуков, служащих для передачи этого значения. Может быть, не каждый отдает себе отчет в этом, не каждый в состоянии выразить это, сформулировать; но не подлежит ни малейшему сомнению, что каждому нормальному человеку свойственно это понимание, хотя бы только в виде подсознательной дремоты. " (Бодуэн 1963: 206).

Русские народные говоры, как и любая языковая система, имеют специальные средства для создания метаязыковых и метатекстовых высказываний, то есть говоры дают говорящим на них возможность в явном виде выражать своё осознание языка и речи. Так, в говорах используются названия для языка, для некоторых языковых единиц, речевых действий, жанров, типов речевых произведений (язык, наречие, слово, ругать, хвалить, проклинать, молитва, заговор, песня и др.), бытуют названия отдельных фонетических явлений (говорить свысока, ляпать и др.), есть дразнилки для тех, кто не владеет данным говором и говорит иначе, чем принято в данной местности, имеются представления, чаще всего очень неточные, об особенностях речи людей, принадлежащих иной, чем говорящий, социокультурной группе. См., например, сравнение городской и сельской речи в рассказе жительницы села: ну/ у нас речь-то так/ тут она/ не такая как в городе// … там как-то сразу речь по-другому//… вот/ переедешь из деревни в город/ всё/ там по-другому говорят.

И всё же носители диалекта, как и все владеющие только устной речью, в целом слабее осознают единицы языка и свойства этих единиц, чем те, кто хорошо обучен письму и постоянно им пользуется. Это связано, во-первых, с тем, что звучащая речь текуча, мимолётна, произносимое исчезает по мере говорения и его языковая форма труднее удерживается сознанием, чем форма речи, фиксированной письмом. Записанная речь сохраняется в том же виде сколь угодно долго, её удобно рассматривать, анализировать, делать объектом своего внимания. Проделывать то же со звучащей речью в обычном общении гораздо труднее. Во-вторых, письму специально обучают, совершенствуя тем самым умение обучаемых сознательно сосредоточиваться на речи, и начинают процесс обучения относительно поздно, когда произвольное внимание и аналитические способности детей уже хорошо развиты. Диалект же усваивается в самом раннем детстве в живом непосредственном общении и почти незаметно для самого ребёнка, то есть в значительной мере подсознательно.

Кроме того, в традиционном сельском общении вообще реже, чем в городском общении на литературном языке, возникает необходимость специально говорить о языке, делать его отдельной темой общения. Поскольку русские народные говоры не обслуживают сферу СМИ, издательское дело, школьное образование, науку, в том числе и науку о языке, то в ряду традиционных сельских профессий нет журналиста, писателя, редактора, корректора, переводчика, юриста, лексикографа и других, чья работа постоянно требует рассмотрения языковых проблем. Конечно, и на диалекте говорят (и даже поют) о языке, но обычно лишь в связи с какими-либо внеязыковыми проблемами, выступающими в этом случае на передний план, или при необходимости пояснить содержание речи чужому человеку, не владеющему данным говором, данной культурой. См.: Приложение

Носителям диалекта обычно гораздо труднее сосредоточиться на слове, на его форме и на семантике отдельно от предметов или ситуаций, которые этими словами обозначаются. Поэтому ученые описывают диалекты прежде всего на основе своих наблюдений над естественной речью носителей диалекта и редко задают им прямые вопросы метаязыкового характера, то есть вопросы о самих словах или о грамматике говора: добиться ожидаемых ответов на такие вопросы как правило не удается.

См., например, попытку студентов–практикантов получить форму 1 л. ед. ч. наст. времени глагола «орать» в значении ‘пахать’, который, как им стало известно, еще используется в данной местности, хотя и устаревает (беседа ведётся с пожилым местным жителем):

– Вот раньше, Вы говорили, «орали» сохами. Да? Вот с этим словом давайте попробуем вот так вот, как раньше говорили. Вот, допустим, я… вот «он орёт пашню», да? А как вы про себя скажете? Я что делаю?

– вот бывае придёшь дак/ орал или пахал/ вот так//

– А если вот Вы сейчас идёте, и как вы скажете про себя? Я иду и что делаю? И сохой…

– ну а что делаю/ ничего так никому ничего не говоришь// что если идёшь с товарищем/ говоришь о каких своих достижениях/ а так что говорить?

– Вот если Вы идёте, да? И пашете. Вот «орёте», как вот Вы говорили раньше, «орёте». Так? А я Вас спрошу…

– тут уже на лошадь ну́каешь/ «ну-ну давай/ дальше-дальше/ дальше-дальше/ ближе-ближе…»

– …а я вот иду мимо Вас и спрашиваю: «Дедушка, а что Вы делаете?» А как Вы мне ответите?

– ну что делаю? если орёшь/ дак это говорится… орём или пашем/ вот два слова//

– А вот если вас не много, а вот Вы один идёте…

– ну так он спрашивает что/ «бог помочь» или «труд на пользу»// ну да/ а так не приходит/ не спрашивает что ты делаешь// идёт мимо/ ты работаешь/ так «труд на пользу» говорит// (с. Лемма Мегорского сельского совета Вытегорского района Вологодской обл.).

Носителю диалекта, как показывает приведённый диалог, трудно понять, что собеседников интересует само слово, а не конкретные жизненные ситуации. Предложенную ему беседу о слове («Вот с этим словом давайте попробуем вот так вот, как раньше говорили») он сводит к разговору о самих ситуациях: о ситуации прихода домой с поля, о ситуации беседы с товарищем во время общей работы на пашне, когда сообщение «я пашу» или «я ору» были бы совершенно неуместными, или о ситуации, когда кто-то видит пашущего и должен по обычаю пожелать ему успехов («бог помочь», «труд на пользу»), а не спрашивать об очевидном.

Операциями со словом и словесное мышление рассматриваются некоторыми из исследователей как игра по определенным правилам (см., например, идеи философа Людвига Витгенштейна, 1889-1951). Для диалектоносителя, не отрывающего речь от реальных ситуаций её использования, речь не игра, а сильное средство воздействия на мир. Это проявляется в представлениях о магической силе слова, вере в силу заговоров, заклинаний, проклятий, в опасность неосторожно сказанных слов и подобном.

С относительной слабостью языкового сознания носителей диалекта связаны узуальность и большая вариативность диалектной речи.

Приложение Упр. № 1 Упр. № 2 Подробнее далее